Я считаю, что [постсоветский] транзит был необычайно успешным, потому что это был транзит от экономики дефицита к обществу потребления. Попробуйте доказать, что мы не прошли эту колоссальную дорогу от дефицита экономики 80-х годов до, я бы сказал, лопающегося от пармезана общества потребления 13-го года. Поэтому во многом точка, в которой мы находимся, определяется не неудачей транзита, а его успехом.

Начнем с предшественников. Я здесь за точку отсчета беру первую официальную стратегию, которая почти была принята. Я напоминаю, что программа Грефа 27 июня 2000 года была рассмотрена на заседании правительства Российской Федерации, принята за основу и больше к этому вопросу не возвращались. Концепция долгосрочного развития России – КДР-2020 – была подписана председателем правительства Владимиром Владимировичем Путиным в октябре 2008 года через две недели после крушения мировых рынков и начала мирового кризиса. Все сценарии ушли – и в этот момент была утверждена концепция.

Стратегия-2020 (обновленный вариант КДР, разработанный экспертами в 2011 году. – Slon Magazine), вообще говоря, представляет собой набор альтернативных вариантов экономической политики. На вопрос, какой же вариант выбирать, правительство так и не ответило, поэтому стратегия-2020 несомненно успешна, потому что она готова к применению в любой момент. Оттуда, насколько я понимаю, были применены бюджетное правило и налоговый маневр в некотором противоречии друг с другом.

Если говорить о развитии понимания в этих стратегических документах, то это, конечно, происходило, потому что первый был интересен уже потому, что это реальная действующая программа первого срока Путина, когда прошли вполне такие очевидные и результативные реформы. Второй документ очень технократически хорошо сделан, потому что там выставлены целевые показатели количественные, они завязаны между собой. Эта работа была бы хороша, если бы мы понимали, куда мы идем. И наконец, третий документ по существу описал всю палитру возможностей.

Поскольку выбора не произошло, получается, что мы за 15 лет стратегирования не ответили на вопрос: «А собственно куда мы идем?» Все стратегии в данном случае про то, насколько быстро нужно двигать веслами, вопрос «Куда плывем?» не поставлен. Поэтому мне представляется, что это есть центральный вопрос, с которого придется начать. А куда же в это время шел реальный сдвиг? Если Леонид Маркович (Григорьев, главный советник руководителя Аналитического центра при правительстве РФ. – Slon Magazine) говорил о динамике социо-экономических показателей, то мне, конечно, гораздо удобнее показывать, что происходило с социальным контрактом, то есть обменом ожиданий населения на определенные установки власти, ценности, которые предлагались, и последствия этого для экономической политики.

Убрать выборы губернаторов? Можно убрать выборы губернаторов, хотя веселее с выборами

Я напомню, что впервые формулировка «общественный договор» появилась как раз в первой программе Грефа, и там это называлось «Налоги в обмен на порядок». Формула, по-моему, была довольно точной. Она работала в первые годы, но потом произошел сбой. С чем он был связан? Ну, например, с тем, что начался не только рост в стране, который имел внутренние источники, но и конъюнктурный рост нефтяных доходов. И подобно тому, как это произошло с самотлорской нефтью в 60-е, было принято решение не в пользу реформ, а в пользу ренты. Вследствие этого и ожидания цены поменялись, и установка власти поменялась, потому что довольно долго мы существовали в благополучных условиях, в условиях обмена стабильности на лояльность. Шел рост реальных доходов. Власть не вмешивалась в экономические и личные дела населения. Население не вмешивалось в дела государства и было согласно на ограничение своих прав в политике. Убрать выборы губернаторов? Можно убрать выборы губернаторов, хотя веселее с выборами.

Абхазия, Крым, Арктика – это некоторая компенсация того, что страна движется все медленнее и все менее результативно

Сложнее стало, когда экономическая конъюнктура ухудшилась. Во время кризиса 2008–2009 года пришлось пойти на модификацию. То, что мы сделали накачку доходов бюджета в пенсионеров, дало выход из кризиса, облегчило политически власти тяжелый электоральный кризис 2011–2012 года, но при этом дало очень плохие макроэкономические последствия, потому что экономика была не в состоянии дальше тащить этот груз.

Что произошло потом? Мы понимаем, что вот это все на самом деле в прошлом. Этого уже нет, потому что в 2014 году произошел очень серьезный сдвиг. Почему он произошел? Можно говорить о разных причинах. Можно говорить о том, что не сходились концы с концами по социальным обязательствам. Можно говорить о том, что начавшееся с 2011 года замедление нужно было чем-то компенсировать. Оно было компенсировано расширением пространства. Потому что Абхазия, Крым, Арктика – это некоторая компенсация того, что страна движется все медленнее и все менее результативно.

Что изменилось с тех пор? Экономика дефицита ушла, общество потребления построено. Дальше возник вопрос: «Так, слушайте! Мы же еще были великой державой, кажется? Вот с этим у нас как?»

Конечно, были и культурные предпосылки такого поворота – несомненно. Потому что об архетипах писали и говорили довольно много, но я бы обратил внимание все-таки на то, с чего я начал. Вот смотрите. Если мы возьмем СССР в высшей точке развития, то есть, видимо, конца 50-х, начала 60-х годов, когда мы летали в космос, мы имели Нобелевские премии, «Летят журавли», Стругацкие, Куба. Чего нет? Есть определенное мировое лидерство, важность страны, привлекательность. Но в стране тяжело жить, в экономике дефицит.

Что изменилось с тех пор? Экономика дефицита ушла, общество потребления построено. Дальше возник вопрос: «Так, слушайте! Мы же еще были великой державой, кажется? Вот с этим у нас как?» Поэтому мне кажется, это довольно важная предпосылка поворота из-за исчерпания задач, связанных с обществом потребления. Было видно как [процесс] идет от шоковых реформ Ельцина к тому, как при Путине продвигались мобильные телефония и торговые сети в областные центры, – вместе с ними подвигалось это самое общество потребления в его наиболее рельефной форме.

Поэтому вот тут мы оказались в точке, когда, заметьте, реальные доходы населения снижаются. При этом протестов видимых пока нет, индекс социальных ожиданий высокий, концентрация вокруг власти высокая. Мне представляется, что мы теперь имеем другую форму обмена ожиданиями. Ограничение потребления меняется в данном случае на принадлежность к великой державе, на ощущение такой принадлежности.

Вот это слайды, которые я начинаю показывать, чтобы показать, в чем центральная, на мой взгляд, проблема всей динамики.

Расходы по разным направлениям: как нужно тратить бюджетные средства и как они, скорее всего, будут потрачены (опрос экспертов)

Источник: презентация Александра Аузана «Стратегия-2030: что делать с российской экономикой», 17 сентября 2015 года

Это слайды из доклада, который будет делаться на Сочинском форуме 2 октября, по результатам исследования. В опросах принимали участие 124 члена экспертного совета при правительстве. Что такое вот эти зеленые столбики? Это мнения экспертов по поводу того, куда надо вкладываться. Видите, преимущество здесь явно у образования и здравоохранения, затем идет инфраструктура, затем – оборонно-промышленный комплекс с резким отставанием. А красная линия – это их же мнение по поводу того, как будет это происходить, насколько вероятно то, что будут вкладываться в образование и здравоохранение, инфраструктуру и оборонно-промышленный комплекс. Как видите, здесь уже лидируют вложения в ОПК, есть надежда на то, что будут немножко подрастать вложения в инфраструктуру, и нет надежды на то, что будут расти на образование.

Почему? Ведь формально-то [властями] объявлены цели: инвестиции в человеческий капитал, расширение инфраструктуры. Я сейчас покажу два слайда, которые, по-моему, дают ответ на этот вопрос. Вот это предстоящая динамика доверия президенту, правительству, судебной системе, банковским и финансовым институтам, людей друг к другу – повторяю, по мнению экспертов!

Как будет меняться доверие населения в будущем (опрос экспертов)

Источник: презентация Александра Аузана «Стратегия-2030: что делать с российской экономикой», 17 сентября 2015 года

Что здесь характерно? Политическое доверие, скорее всего, будет стабильным. Доверие к правительству и экономическим институтам будет снижаться. Но самое страшное, конечно, это то, что в красном кружке. Надежды на увеличение доверия практически нет. А еще Манкур Олсон показал, что обычно серьезным экономическим скачкам предшествует накопление доверия, резкий рост социального капитала. Почему так происходит? Вот представления о том, каков реальный, желательный и возможный горизонт планирования в элите, принимающей государственные решения.

Горизонты планирования российской государственной элиты (опрос экспертов)

Источник: презентация Александра Аузана «Стратегия-2030: что делать с российской экономикой», 17 сентября 2015 года

Как видите, большинство экспертов считают, что реальный горизонт – до трех лет. Желательный – до десяти и более, а, может быть, удастся [спланировать] до пяти-шести. А теперь давайте вернемся и поймем механизм, как он работает. Вложения в образование и здравоохранение – они когда дадут результат? Да бог его знает! Это очень длинные инвестиции, при этом в отношении групп, имеющих малую переговорную силу.

Инфраструктура уже интереснее, потому что это строительные работы, это возможность разных видов оппортунистического поведения, это региональные элиты – вот тут уже шанс повышается. Оборонно-промышленный комплекс – это вообще класс, потому что это уже политически работает, и условия, при которых происходит расходование сегодня, ежедневно, достаточно непрозрачны. Поэтому как только мы имеем короткий горизонт, вот так обратным образом выстраиваются приоритеты. А откуда эта кривая вероятности? Она из короткого горизонта и низкого доверия.

Исходя из этого, что у нас с будущим? Потому что если определяться с образом будущего, то надо играть в честную игру, потому что попытки до этого создавать перспективный образ будущего приводили к известной истории из «Женитьбы» Гоголя. Нельзя строить образ будущего по принципу «Мы за все хорошее против всего плохого» – и еще за развитие каждой отрасли в масштабах всего российского государства. Ресурсные ограничения нас заставляют выбирать.

По существу за этими потенциалами стоят некоторые образы будущего. Нынешняя ориентация на инвестиции [в ОПК] – это поддержка образа, который надо просчитывать. Можем ли мы стать снова военной супердержавой? У экономистов есть серьезные сомнения, связанные с объемом нашего ВВП в мире, технологического обеспечения.

Мы можем десять раз провозглашать диверсификацию, а у нас будет происходить рост сырьевой зависимости

Вложения в инфраструктуру. Мы действительно самая большая страна мира – это правда, это факт. Это означает, что у нас есть возможности не только в «Великом шелковом пути», но и в трансполярном сообщении, перевозках по Северному морскому пути подводными лодками, направлениях север-юг, а не только запад-восток, уходе от концентрической сети дорог и так далее, и так далее.

Ну, и, наконец, человеческий потенциал, который мы тщательно обогреваем в течение последних 25 лет (и уже по этому видно, что это потенциал значительной емкости). В течение одной недели Сергей Глазьев и Алексей Кудрин высказались по вопросам стратегии вроде бы противоположным образом, но Глазьев предложил невиданно большую долю валового продукта вложить в человеческий капитал, а Кудрин заявил, что человеческий капитал есть цель в принципе. Это точка консенсуса. Но только у нас реальное движение идет не в одном направлении, а в противоположном.

Можно ли его переменить? На мой взгляд, да, если мы понимаем, как устроена ловушка. Если ловушка связана с короткими горизонтами, тем, что нынешние интересы и цели никак не соотносятся, интересы ведут в одну сторону, а цели – в совершенно другую. Мы можем десять раз провозглашать диверсификацию, пространственное развитие, инвестиции в человеческий капитал, а у нас будет происходить рост сырьевой зависимости, концентрация населения и снижение затрат на человеческий капитал, потому что – короткие горизонты, низкие уровни доверия. Потому что институты не стыкуют своими стимулами нынешние интересы к долгосрочным целям.

Тогда нужны три вещи. Первая – институциональные преобразования должны быть направлены на промежуточные, как сказал бы академик Полтерович, переходные институты, которые стыкуют долгосрочные цели с разными частными интересами потенциальных инвесторов: населения, бизнеса, государства. Нужен сдвиг в структуре неформальных институтов, социо-культурных характеристиках «из завтра в сегодня» (выбор образа будущего, вообще говоря, влияет на сегодняшнюю ситуацию) и «из сегодня в завтра», потому что мы имеем тот культурный профиль, который имеем. Мы имеем возможности развития в нишах. Нынешние неформальные институты позволяют России позиционировать себя для производства нестандартизированной продукции, продуктов уникальных, малосерийных, штучных, в креативных индустриях, опытных производствах и так далее.

Население перекрывает по возможностям и государство, и бизнес. Но только оно вам копейки не даст

И наконец, как может меняться социальный контракт? Как он может надстраиваться на человеческий капитал? Только одним способом, на мой взгляд: если повышается переговорная сила самих носителей человеческого капитала. Они нужны экономике страны, а им нужно то, что Асемоглу и Робинсон назвали инклюзивные институты – институты, в которых хорошо и комфортно живется высококвалифицированным людям, занимающихся саморазвитием и развитием страны. Поэтому если мы настраиваемся на такую трансформацию постепенную, то примерно понятно, какие меры были бы нужны. Потому что мы бы двигались через изменения в трех плоскостях.

Механизм исторического поворота

Источник: презентация Александра Аузана «Стратегия-2030: что делать с российской экономикой», 17 сентября 2015 года

Сейчас самый интересный инвестор будущего – это население, потому что у него больше 30 трлн рублей. А мы считаем, что инвестировать должно государство – между прочим самый бедный из инвесторов, у него порядка 13–14 триллионов. 14 триллионов – у частного бизнеса. Население перекрывает по возможностям и то, и другое. Но только оно вам копейки не даст в этих условиях. При этом население, по опросам, было бы заинтересовано в школах, детских садах, поликлиниках, больницах.

Деньги есть у населения, а у государства их нет. Поэтому – взаимосвязанные вещи – движение от одного образа будущего к другому, сдвиг может происходить, если мы сдвигаемся, во-первых, в социо-культурных характеристиках, во-вторых, в стыковках интересов вот этих инвесторов через разного рода институты: накопительную пенсионную систему, прямые налоги с селективным распределением, и так далее.

Вот примерный набор мер, который может стыковать образ, который нас сейчас тащит, и тот образ, который многие называют как наиболее желанный – «страна умных людей». Оборонно-промышленный комплекс сейчас важная точка затрат. На мой взгляд, здесь возможен интеллектуальный маневр. Вообще говоря, взять деньги на инновации у человека трудно. Ему инновация особо не нужна. Его нужно либо обмануть, либо напугать (сказать «Не хочешь кормить свою армию – будешь кормить чужую»). Поэтому инновационный процесс там, конечно, запустить можно. Вопрос: как его запускать дальше? Вот это, на мой взгляд, и есть интеллектуальный маневр в ОПК.

Дальше – государственные инвестиции в инфраструктуру. Это расширяет группы поддержки, это позволяет соединить государственные и частные деньги. Децентрализация налогов и полномочий в пользу регионов вместе с прямыми налогами и введением возможности рублем голосовать будет означать рост значения инвестиций в человеческий капитал через деньги населения. Потому что пока не будет культурных сдвигов, принудительные механизмы в виде накопительных пенсий и прямых налогов могут работать. На мой взгляд, это первоочередные шаги, которые могут дать какой-то результат, но к какой точке эти первые результаты приведут через 20 лет? Я полагаю, что стратегию нужно делать не на 30-й год, а на 35-й год. Посмотрите на политические циклы (в 2030 году должны пройти президентские выборы, в 2031 году – выборы в Госдуму. – Slon Magazine), стратегии должны быть соединены с политическими циклами. Что будет в 35-м году, я предлагаю собраться в этой аудитории и обсудить.